Слова Воронова никак не сочетаются с впечатлениями, полученными неделю назад, когда я, прикасаясь к неровным отметинам, не испытывала отвращения. Вероятно, я неправильная, и то, что в людях вызывает отторжение, меня манит.

– Есть люди, прекрасные лицом, но ужасные внутри. И это куда страшнее шрамов на теле, потому что гниль остаётся гнилью, каким бы дорогим парфюмом ни старались залить тошнотворный запах.

После моих слов Воронов угрожающе щурится, но через секунду возвращает натянутую улыбку, видимо, всё ещё желая вызвать мою симпатию.

– А я-то думал, что Константин Сергеевич просто купил симпатичную куколку для постельных утех. Каюсь. Ошибся. Таких, как Парето возбуждает ум и острый язычок, а когда в дополнении к мозгам идёт красота, экземпляр становится бесценным.

– Просто некоторые умеют тщательно выбирать, другие же соглашаются на первый попавшийся вариант.

– Всё-таки вас связывает нечто большее, чем простое общение, не так ли?

– Я этого не говорила.

Только сейчас замечаю, что Воронов настолько близко, что, кажется, одно движение и я буду вдавлена в мужское тело. Трудно дышать, хочется избавиться от его общества, и я выглядываю Гришу и Петровну, которые оказались бы как нельзя кстати.

– Я умею читать между строк, Лена, – его рокочущий голос оплетает, будто толстые канаты, обездвиживая. Это похоже на какой-то гипноз, вызывающий желание слушать собеседника и поддакивать. – Зачем вам Островский, который использует вас и выбросит, как и всех, кто попадается на его пути? Рядом есть кандидатуры интереснее и выгоднее.

– Это вы сейчас на себя намекаете?

– Прямо говорю, – не разрывая взгляда, тянется губами, но я успеваю упереться в его грудь ладонями уворачиваясь.

Я зажата между лавочкой и колонной, не имея шансов вырваться, а Воронов напирает всей массой, зажимая меня всё больше. Открываю рот, чтобы закричать и позвать на помощь, когда рядом раздаётся:

– Руки убрал от неё.

В этот момент мужское тело исчезает, и я получаю долгожданную свободу. Гриша хватает Воронова за шиворот, оттаскивая от меня на несколько метров на глазах у изумлённой Петровны, которая застыла с пакетами в руках.

– Я помощник мэра! Ты даже прикасаться ко мне не имеешь права, – рычит на Гришу, которому, кажется, плевать на слова Воронова.

– А ты к ней, – указывает на меня.

– Парето своих шавок и к ней приставил, – довольно улыбается, поправляя одежду. – Херово работаешь, малец. Оставляешь подопечную без присмотра. А если с ней что-нибудь случится?

– Скорее, с тобой, – охранник щёлкает пальцами и сжимает кулаки.

Показательный жест и воинственный вид пугает даже меня. Я всегда видела парня расслабленным и улыбающимся, но сейчас понимаю: в случае опасности Гриша готов к любому развитию событий. Неожиданно появляются два мордоворота, которые оттесняют Воронова, останавливаясь перед Гришей. Молчание и острые взгляды, направленные друг на друга, не сулят ничего хорошего, но Воронов кивком отзывает своих парней и удаляется.

Охранник провожает троицу взглядом, и потом обращает внимание на меня. Только после того, как Воронов удаляется, расслабляюсь и понимаю, что тело потряхивает, медленно избавляясь от напряжения.

– Откуда этот Шакал взялся?

– К-кто?

– Если Островского называют Парето, то Воронова – Шакалом. А Константин Сергеевич просто Шакалёнком, – Гриша зло усмехается. – Хитрый, трусливый, ходит за мэром по пятам, надеясь, что получит кусок с большого стола. – Впитываем с Петровной каждое слово, молча слушая Гришу. – Это не мои слова. Сама знаешь кого.

– Знаю.

– А где Тася, Лен?

Вскакиваю, выискивая глазами дочку, и с облегчением выдыхаю, когда вижу её в цветном домике в компании девочки.

– Останемся ещё? – Петровна ставит пакеты на лавочку усаживаясь.

– Нет. Поехали домой.

Попытка забрать Тасю осложняется желанием ребёнка ещё порезвиться, и я обещаю купить домик к куклам, подаренным Костей. Выбираем нужную игрушку в магазине, и довольная дочка сама мчится к машине, чтобы побыстрее оказаться в коттедже. Хочу сказать Грише, чтобы заехал в банк для получения карты, но вовремя вспоминаю, что мои документы по сей день остаются у Парето.

Дорога погружает в мысли, и я анализирую слова Воронова, не понимая цели, с которой завязался разговор. Островский заставил пойти на приём, чтобы привлечь внимание – ко мне или к себе? Его и так все знают, вряд ли он решится избавиться от шрамов или станет мягче. Значит, ко мне. Я никто, прислуга, которую привели с улицы, но интерес Воронова живой, настоящий. Он настойчиво предлагал мне себя, всячески унижая Островского в моих глазах и говоря про него ужасные вещи. И, если бы я не была знакома с убеждениями Парето, каждое слово Воронова откликнулось бы во мне сомнением и, скорее всего, страхом. Но несмотря на всё сказанное, Островского я по-прежнему воспринимаю по-особому. Невероятный коктейль из страха, возбуждения, предвкушения и сомнений, бурлит внутри, притягивая к Константину Сергеевичу.

Я однозначно тронулась умом, если желание прикоснуться к этому мужчине и чувствовать его истинно мужской запах, сильнее чувства самосохранения. Несмотря на резкие слова и обиду, пришедшую после них, всё больше склоняюсь к мнению, что сказаны они были с другим подтекстом, просто я слишком плохо знаю Островского, чтобы делать сиюминутные выводы. И сомневаюсь, что его вообще кто-то знает.

Глава 14

– Хозяин приехал, – комментарий Гриши заставляет сердце мчаться на бешеной скорости, выламывая рёбра изнутри.

Аронов вернулся, соответственно, в компании Островского. Всю неделю убеждала себя в нормальности ситуации, делая акцент на то, что мы оба взрослые люди и сами решаем, с кем и когда заниматься сексом. Но сейчас, на пороге дома, тело вновь охватывает дрожью, а чувство стыда разрастается до гигантских размеров. Решимость тает с каждым шагом, а когда я вижу на кухне Островского и вовсе разлетается в пыль.

– Приготовь ужин.

Приветствие отсутствует в привычной манере мужчины, и я ловлю себя на мысли, что соскучилась за этими короткими фразами-приказами, с которыми он обращается ко всем без исключения.

– Панна-котта будет застывать два-три часа, но я могу другой десерт, быстрее…

– Лена, ужин. Нормальную еду.

Переставляю тарелки и бокалы, чтобы занять руки, но Парето подходит сзади, упирается ладонями в столешницу передо мной, заключая в капкан.

– Что пожелаете, Константин Сергеевич?

– На твой выбор. Что быстрее.

Пара минут тяжёлого дыхания над моей головой, и Островский отходит. Слышу, как отодвигается стул, и понимаю, что вновь придётся готовить под прицелом синих глаз.

Решаю сделать карбонару с беконом и сливками, чтобы сытное блюдо удовлетворило голод мужчины, а приступая к процессу, почти отключаюсь от мысли, что Парето за моей спиной. Он не собирается уходить, ожидая еду и получая удовлетворение от моего смущения. Через полчаса подаю ужин, не решаясь поднять голову и поймать на себе осуждающий взгляд, а как только Парето приступает к еде, спешу покинуть кухню, не спрашивая разрешения.

Иду в коттедж, где Тася с энтузиазмом занимается новым приобретением – домом для кукол. Помогаю разобраться с мелкими деталями и креплениями, включаюсь в игру, но мысленно обращена к Островскому, на которого так и не решилась посмотреть. Мне кажется, как только я попаду в плен губительной синевы, отступление станет невозможным, а правда, которая крупными буквами начертана на моём лице, будет понята мужчиной. Необходимо держаться на расстоянии от того, кто может стать моей фатальной ошибкой.

Дочка безумно рада новым игрушкам и моему присутствию – активная, улыбающаяся, окрылённая. Сейчас я вижу её такой чаще и радуюсь, что мой ребёнок перестал дёргаться от громких звуков и голосов, без напряжения воспринимая людей. Не знаю, сколько ещё продлится наша размеренная жизнь, но к её окончанию я пока не готова.