– Она должна быть готова к восьми.

Сразу понимаю, что она – Тася, которая завтра же отправится в сад, потому что он так решил. Укладываюсь за полночь, прижав к себе дочь, и не могу уснуть, съедаемая мыслями: по какой причине Аронов так обо мне заботится? Любому другому было бы плевать, как сложится жизнь женщины, которая пришла в его дом из ниоткуда, добавив проблем и лишних забот. Как правило, состоятельные люди мало обращают внимание на тех, кто обслуживает их комфортную жизнь, а часто даже не помнят, как их зовут. Но здесь всё иначе: начиная с того, что ко мне обращаются по имени и заканчивая заботой о моём ребёнке.

Утром успеваю сбегать на кухню и приготовить завтрак Островскому, оставив для него панна-котту и кофе на столе. Собираю Тасю, которая удивлённо рассматривает наше новое жилище, носится, как заведённая и с интересом разглядывает вещи.

– А мы теперь всегда здесь жить будем?

– Сейчас да, а дальше не знаю.

– Мам, – шепчет, пока я застёгиваю куртку, присев на корточки, – а давай никогда к папе не возвращаться. Здесь хорошо и нет чужих дядек, которые кричат.

– Если я буду ответственно работать, а Альберт Витальевич будет доволен, то мы останемся здесь.

– А кто это? – хмурит бровки, вспоминая незнакомое имя.

– Ему принадлежит этот дом.

– Я думала, что хозяин Костя.

– Костя? – меня стремительно охватывает ужасом, когда я слышу такое милое «Костя» из уст ребёнка. – Тасенька, давай договоримся, – беру её лицо в ладони, фокусируя внимание, – ты никогда не говоришь Костя, ладно? Только Константин Сергеевич, если хочешь у него что-то спросись.

– А если я скажу Костя, он будет ругаться?

– Да. Очень сильно.

– Ладно, – вздыхает и идёт к выходу, – а мне больше нравится Костя…

Тащу Тасю на площадку перед домом, где стоит несколько машин. Гриша курит, выхаживая по территории и, видимо, ждёт нас.

– Поехали? – замечает и идёт к машине.

– Гриш, я бы хотела с тобой поехать. Мне бы посмотреть, что за сад и будет ли там хорошо Тасе.

Ещё вчера обдумывала, каким образом увязаться за водителем, чтобы посмотреть на место, куда будут увозить каждый день мою дочь. Мне необходима уверенность, что дочка будет там, где озвучил Островский.

– Парето приказал только её, – кивает на Тасю, которая крутит головой в розовой шапке и внимательно следит за разговором.

– Кто такой Парето, мам?

– Никто, родная. Ты его не знаешь, – подмигиваю Грише, который сразу понимает, что сплоховал, сказав прозвище Островского при ребёнке. Дети подобны губке, которая чаще всего впитывает именно ту информацию, которую ты желаешь от них скрыть.

Звуки нескольких голосов переключают наше внимание, и из дверей показываются Аронов и Островский. Удивлена и раскрыв рот, наблюдаю, как Альберт Витальевич медленно идёт к автомобилю, опираясь на палочку. Он заметно хромает на левую ногу, но, кажется, уже достаточно привык к этому, как и мужчины из охраны. Впервые, с момента приезда в этот дом, я вижу Аронова в полный рост, и не могу не смотреть, как тяжело ему даются передвижения. Островский, заметив мой неприкрытый интерес, вопросительно вскидывает бровь, отчего вмиг опускаю глаза.

– Спроси у него сама, – шипит Гриша, не желая попасть под яростный молот начальника.

– Доброе утро, – обращаю внимание на себя. – Константин Сергеевич, можно я сегодня отвезу Тасю с Гришей? Я хочу посмотреть на детский сад.

– Считаешь, он хуже, чем государственный? – прищуривается, поджимая губы и готовясь к нападению. Да почему он так реагирует на каждое моё высказывание?

– Нет, не в этом дело…

– Можно Лена, – даёт добро Аронов. – Костя, она как мама желает убедиться в безопасности своего ребёнка и только.

– Мам, а дядя говорит Костя! А мне ты сказала, что нельзя говорить Костя! – неожиданный комментарий моего ребёнка уносит почву из-под ног. У Островского даже кадык дёрнулся после двойного «Костя», которое так нравится Тасе.

– Дяде можно, – стараюсь говорить спокойно, но голос предательски дрожит. – А нам нельзя. Никому нельзя.

– Правильно – никому, – подтверждает Островский, опускаясь перед дочкой на корточки. – Но тебе я разрешаю, Таисия, – и мягко нажимает на кончик её носа пальцем, отчего мой ребёнок весело хохочет.

Его лицо напротив лица дочки, но она не пугается глубокого шрама, наоборот, смотрит с улыбкой.

– Спасибо, Костя, – шепчет и целует Островского в щёку.

Отшатывается от неожиданности, и впервые я вижу его настолько ошарашенным, будто он не знает, что такое детская благодарность, которой всё равно, как ты выглядишь, важно лишь, что отдаёшь взамен.

– Вам пора, – кивает Грише, который мгновенно открывает дверь машины.

Забираемся с Тасей на заднее сиденье и увлечённо рассматривает мелькающие мимо нас строения, обсуждая огромные дома. Это место похоже на маленький закрытый посёлок, где все постройки частные, и обнесены высокими заборами, за которыми спрятались такие же влиятельные люди, как Аронов.

Через полчаса подъезжаем к саду, и директор водит меня по территории, подробно рассказывая, где и чем занимаются дети. Детей немного, но тем лучше. Оказывается, заявление было подано вчера с ксерокопией всех документов, которые остались у Островского. Место Таси оплачено на полгода вперёд, а это означает, что сумма, которую я должна Парето, значительно возросла, если учитывать купленный телефон. Мне не нравится, что теперь я его должница, но он был прав, когда говорил, что я обязана работать, не отвлекаясь на Тасю.

– Всё понравилось? – спрашивает Гриша, как только мы отъезжаем от сада и сворачиваем на дорогу обратно к дому.

– Да. Частный сад однозначно лучше государственного.

– Теперь твоя дочь мой подопечный, за которого я отвечаю, – смеётся, понимая всю абсурдность ситуации.

– Ты, наверное, недоволен. Интереснее быть с шефом, обеспечивая его безопасность.

– Было интересно, – отводит взгляд. – До того самого момента, пока Илюху не застрелил какой-то придурок, покушавшийся на Аронова. Знаешь, как-то пропал интерес. Я лучше, вон, мелкую возить буду: оплата та же, а опасности ноль.

– И часто такие опасности бывают?

На секунду мелькает мысль: ни за какие бы деньги, я не решилась бы отдать свою жизнь добровольно.

– Совсем нет. Я здесь полтора года. Разное, конечно, было: психи, которые в морду кидаются и по головам охраны лезут; идиоты, которые под машину бросаются; журналисты, которые умудрялись даже на территорию пробраться под видом обслуживающего персонала или работников доставки. Но чтобы стрелок, и в последствии труп – не было. Последнее покушение на Аронова лет пять назад было, он тогда ещё депутатом был. После инцидента, кстати, и получил проблемы с ногой.

– В него стреляли?

– Нет. Машина перевернулась несколько раз.

– Ох, – выдавливаю из себя.

Вероятно, шрам, который я заметила у Альберта Витальевича, получен именно тогда, значит ли это, что шрамы Островского появились по этой же причине?

– И так бывает… Поэтому уж лучше я личным телохранителем мелкой побуду, – усмехается и кивает, словно сам с собой ведёт беседу. – Не переживай: отвезу, заберу, доставлю.

– Я не об этом переживаю, а о том, сойдётся ли Тася с детьми. Она общительная, открытая, но новых людей принимает тяжело.

Говорю и сама же себе противоречу, потому что к Константину Сергеевичу она прониклась симпатией необычайно быстро, приняла и даже в щёку поцеловала. Детская душа загадочна и часто непонятна, маленькие тянутся к тем, кто, казалось бы, не вызывает у окружающих никакой симпатии, и отступают на шаг от тех, кому большинство симпатизирует. Как это работает – неясно, но факт остаётся фактом: Тасе пришёлся по душе Парето с его ледяным взглядом и устрашающим шрамом.

– Вот вернётся сегодня из сада и спросишь впечатления, но мне кажется, малой там понравится.

– Надеюсь.

Возвращаемся в дом Аронова, выхожу из машины, но Гриша не следует за мной, а разворачивается и уезжает. Наверное, между поездками в сад, у него есть дополнительные задания.